Драгоценности Парижа [СИ] - Юрий Иванов-Милюхин

— А этот женский перстень принадлежал безродной саамке — жене Петра Великого Екатерине Первой, она подарила его придворной фрейлине Скаргиной уже после смерти мужа, — жена хозяина примерила на средний палец левой руки красивый перстень с крупным изумрудом, с упреком добавила. — Высмотрел наш Петр в саамских ярангах себе невесту, да еще в русские царицы произвел.

— Катька была не саамкой, а финкой, — не согласился с ней супруг.

— Чистая саамка, — топнула ногой женщина. — Самка беспородная, своих закутанных в шкуры самцов, да шведских ландринистых кобелей в чулках с башмаками было мало, так она нашего в ботфортах подхватила.

— Кстати, перстень перекликается с мужским, врученным другому моему предку императрицей Анной Иоанновной, — отмахнувшись от жены, хозяин подцепил из груды большую печатку с темным камнем и вензелями по бокам. — Дело в том, что оба изделия делались одним мастером, придворным ювелиром французского происхождения Франсуа Фабрегоном. Вы не представляете, какую сумму предлагали мне за обе эти вещи. С фамильными сокровищами я имел возможность стать владыкой всего города…

За окнами начало темнеть, разморенные сытным обедом и благодушной обстановкой, Дарган со спутницей не заметили, как на них накатила дрема. Пускаться в дорогу расхотелось, они бы с удовольствием провели ночь под крышей уютного домика. Впрочем, хозяева сами не выпустили бы их, они так обрадовались возвращению драгоценностей, что не знали, как отблагодарить нежданных гостей. Но табун лошадей возле крыльца требовал его накормить и напоить, а трава с водой были лишь за городом, на сочных лугах с прохладной речкой. Дарган встряхнулся, приподнялся со стула.

— Никуда не отпустим, — в один голос воскликнули хозяева. — Сейчас будем ужинать, а потом пойдете отдыхать.

— Нам уезжать пора, да и лошади некормлены, — пояснил казак.

— Мы сделаем все сами.

Мужчина направился было к двери, уже взялся за ручку, и вдруг с дрожью в голосе спросил:

— Прошу простить, до сих пор не в силах взять в толк, — он переступил сноги на ногу. — Объясните неразумному, почему вы не присвоили драгоценности себе, а вернули их нам? Кроме всего, путь вы проделали немалый.

Дарган покосился на спутницу, пожав плечами, как–то обыденно сообщил:

— Кто ее… Наверное, насмотрелся в парижах, с каким уважением люди относятся друг к другу, как умеют беречь собственное. Хорошо бы и нам перенять их привычки.

Опустившая было голову девушка вскинула ресницы, в глазах ее вспыхнула благодарность. Она порывисто обняла возлюбленного за плечи, гордая за свой правильный выбор.

Снова русский путь упал под копыта лошадей бесконечными проселочными дорогами, Поначалу Дарган объезжал почтовые станции и пикеты с полосатыми шлагбаумами перед въездом в населенные пункты, но чем дальше они углублялись в пространства, тем меньше оставалось у них повода для волнений. Девушка вдруг осознала, что здесь они действительно никому не нужны, то есть, они могут пропасть, и никто пальцем не шевельнет для их поиска. Привыкшая ощущать на себе заботы родственников и даже посторонних людей, она начала испытывать чувство страха. На одном из забытых богом перекрестков ее охватила паника, девушка сорвала с пояса спутника баклажку с вином, сделала несколько крупных глотков. Дарган остановил коня:

— Что с тобой происходит? — внимательно присмотрелся он к ней. — Который день ты не находишь себе места.

— Нам далеко до станица? — судорожно дергая горлом, спросила она.

— До Москвы дня три езды, а от нее около месяца еще. Скажи спасибо, дождей нет и дороги подсушило, — похмыкал он в усы. — К уборке винограда как раз поспеем, если ничего не случится.

— О, майн гот!

Девушка вцепилась в холку лошади, замотала головой, она поняла, что и назад пути не будет, и впереди беспросветная даль, укрытая лесами, реками да изредка встречающимися деревнями с похожими на первобытных людей жителями в них. Она устала, она никогда не уезжала от дома так далеко, ей захотелось вскинуть голову и закричать в голос. Она бы так и сделала, если бы не воспитание и не любовь к Даргану, это большое чувство было сильнее остальных чувств. Девушка заставила взять себя в руки, обратить на возлюбленного полные слез и нежности глаза:

— Я лублу тебья, я всегда буду с тобой, — упрямо тряхнула она распущенными волосами. — Мы приедем в Москва?

— Если ты хочешь, — кивнул казак, пропитываясь ее состоянием. — Но после пожара ее, наверное, еще не отстроили, вряд ли тебе понравятся головешки. Разве что кремль, да и тот не Лувр.

— О кгремли я много слышала, — встрепенулась она. — Давай скорее?

— Воля твоя.

Они пустили лошадей в галоп, спутница словно задалась целью разом поглотить дорогу до пункта назначения, она давно перестала озираться по сторонам, нацелившись только вперед, и сейчас была похожа на птицу, которая и взлетела бы в небеса, спела бы там песню, да запуталась в сетях любви, сама себе подрезав крылья. Дарган молча скакал рядом, терпеливо ожидая, когда девушка пропитается Россией насквозь, как впитала самого Даргана. А ждать он умел, недаром удачливый охотник дедука Евсей из всех станичных пацанов забирал с собой только его. И еще он думал о том, что с этого момента они будут продвигаться только по наезженному тракту, на котором и людей побольше, и не так бросается в глаза пустота вокруг.

До Москвы оставался один переход. Они доскакали до очередной почтовой станции под вечер, когда смотритель зажег над входом керосиновый фонарь. Солнце еще не закатилось, но предвечерняя мгла покрыла окрестности синим дымком. Управившись с лошадьми, Дарган со спутницей захватили поклажу и пошли к дому. В этот момент к подъезду на горячих жеребцах подгарцевали трое офицеров из гардемарин, спешившись, они побросали поводья рассыльному и раскованной походкой направились к двери. Нужно было кому–то уступить дорогу.

— Пусть пройдут они, — почувствовав, что от гардемарин кроме лошадиного пота тянет запахом спиртного, придержал девушку Дарган. Он терпеть не мог хмельных скандалов.

— Пуркуа, месье Д, Арган? — машинально выскочило из ее уст.

— Они пьяные.

— О, да здесь прозвучала французская речь! — затормозил у порога один из офицеров, голенастый и наглый, с подкрученными вверх усиками. — Пардон, мадемуазель, силь ву пле.

Он протянул руки в белых перчатках по направлению ко входу, два его товарища с любопытством оглядели девушку с ног до головы, затем перевели пренебрежительные взгляды на одетого в солдатскую форму Даргана.